Поэзия

[Ginger]

Давид Самойлов

Дом-музей

Потомков ропот восхищенный,
Блаженной славы Парфенон!
Из старого поэта

...производит глубокое...
Из книги отзывов

Заходите, пожалуйста. Это
Стол поэта. Кушетка поэта.
Книжный шкаф. Умывальник. Кровать.
Это штора - окно прикрывать.
Вот любимое кресло. Покойный
Был ценителем жизни спокойной.

Это вот безымянный портрет.
Здесь поэту четырнадцать лет.
Почему-то он сделан брюнетом.
(Все ученые спорят об этом.)
Вот позднейший портрет - удалой,
Он писал тогда оду "Долой"
И был сослан за это в Калугу.
Вот сюртук его с рваной полой -
След дуэли. Пейзаж "Под скалой".
Вот начало "Послания к другу",
Вот письмо: "Припадаю к стопам..."
Вот ответ: "Разрешаю вернуться..."
Вот поэта любимое блюдце,
А вот это любимый стакан.

Завитушки и пробы пера.
Варианты поэмы "Ура!"
И гравюра "Врученье медали".
Повидали? Отправимся дале.

Годы странствий. Венеция. Рим.
Дневники. Замечанья. Тетрадки.
Вот блестящий ответ на нападки
И статья "Почему мы дурим".
Вы устали? Уж скоро конец.
Вот поэта лавровый венец -
Им он был удостоен в Тулузе.
Этот выцветший дагерротип -
Лысый, старенький, в бархатной блузе-
Был последним. Потом он погиб.

Здесь он умер. На том канапе.
Перед тем произнес изреченье
Непонятное: "Хочется пе..."
То ли песен? А то ли печенья?
Кто узнает, чего он хотел,
Этот старый поэт перед гробом!

Смерть поэта - последний раздел.
Не толпитесь перед гардеробом...

[Ginger]

Марина Цветаева

Отцам

Поколенью с сиренью
И с Пасхой в Кремле,
Мой привет поколенью
По колено в земле,

А сединами - в звездах!
Вам, слышней камыша,
- Чуть зазыблется воздух -
Говорящим: ду - ша!

Только душу и спасшим
Из фамильных богатств,
Современникам старшим -
Вам, без равенств и братств,

Руку веры и дружбы,
Как кавказец - кувшин
С виноградным! - врагу же -
Две - протягивавшим!

Не Сиреной - сиренью
Заключенное в грот,
Поколенье - с пареньем!
С тяготением - от

Земли, над землей, прочь от
И червя и зерна!
Поколенье - без почвы,
Но с такою-до дна,

Днища - узренной бездной,
Что из впалых орбит
Ликом девы любезной -
Как живая глядит.

Поколенье, где краше
Был - кто жарче страдал!
Поколенье! Я - ваша!
Продолженье зеркал.

Ваша - сутью и статью.
И почтеньем к уму,
И презрением к платью
Плоти - временному!

Вы - ребенку, поэтом
Обреченному быть,
Кроме звонкой монеты
Всe - внушившие - чтить:

Кроме бога Ваала!
Всех богов - всех времен - и племен.
Поколенью - с провалом -
Мой бессмертный поклон!

Вам, в одном небывалом
Умудрившимся - быть,
Вам, средь шумного бала
Так умевшим - любить!

До последнего часа
Обращенным к звезде -
Уходящая раса,
Спасибо тебе!

16 сентября 1935

[Ginger]

Сергей Круглов

На исповедь солнечным ранним утром

Они идут сдавать пустую стеклянную тару —
бутылки до дна выхлебаны, ими заполнен дом,
не повернуться в кухне, балкон подобен кошмару —
надо сдавать. За прилавком — приёмщик в епитрахили с крестом.

Тремор, стенокардия, брыла в щетине колючей;
отчёт о проделанной пьянке очередной;
перед прилавком искренен всяк и плачет слезой горючей,
твёрдой морскою клятвой в скрип завязав запой.

Идут как на виселицу, трясущиеся, никакие,
отходят — сморкаясь слёзно в занюханный свой рукав,
потом — вздыхают от счастья, лёгкие и прямые,
златые монетки милости в потных ладонях зажав.

Выйду и Я за вами, возлюбленные, родные!
Так Я и думал: только с паперти шаг — и вот
налево к пивному ларьку несёте монетки златые,
ведь надо вам кружечкой пива обмыть удачный поход...

Ну что же — значит, Я с вами. И водка, и правда до воя,
и снова Меня убьёте... но Мне иначе нельзя.
Я вытираю слёзы, глаза прикрывая рукою,
и вижу низкое солнце сквозь дырочку от гвоздя.


Д.И.

Маленький бумажный самолётик,
Сложенный из листка в клетку, на котором
Я написал заветное своё желанье,
Попал в грозовой фронт над палестинскими территориями
И сгорел, так и не увидев
Посадочных огней Бен-Гуриона
(Этот свет, маленькую искру,
Видели в полночном небе лётчики израильских ВВС, лучшие асы в мире,
И засвидетельствовали о том под присягой).

Ты проснёшься под утро (на спине, — слёзы,
Как в детстве, натекли в уши)
И, вытирая их рукой, обнаружишь на ладони
Маленького — несколько палочек, кружок головы, улыбка —
Нарисованного шариковой ручкой пилота. И это
Будет значить не что иное,
Как то, что парашют таки раскрылся вовремя, моя голубка.

[Ginger]

Сергей Есенин

Опять раскинулся узорно
Над белым полем багрянец,
И заливается задорно
Нижегородский бубенец.

Под затуманенною дымкой
Ты кажешь девичью красу,
И треплет ветер под косынкой
Рыжеволосую косу.

Дуга, раскалываясь, пляшет,
То выныряя, то пропав,
Не заворожит, не обмашет
Твой разукрашенный рукав.

Уже давно мне стала сниться
Полей малиновая ширь,
Тебе - высокая светлица,
А мне - далекий монастырь.

Там синь и полымя воздушней
И легкодымней пелена.
я буду ласковый послушник,
А ты - разгульная жена.

И знаю я, мы оба станем
Грустить в упругой тишине:
Я по тебе - в глуxом тумане,
А ты заплачешь обо мне.

Но и поняв, я не приемлю
Ни тиxиx ласк, ни глубины.
Глаза, увидевшие землю,
В иную землю влюблены.


* * *
Мне осталась одна забава:
Пальцы в рот — и веселый свист.
Прокатилась дурная слава,
Что похабник я и скандалист.

Ах! какая смешная потеря!
Много в жизни смешных потерь.
Стыдно мне, что я в Бога верил.
Горько мне, что не верю теперь.

Золотые, далекие дали!
Все сжигает житейская мреть.
И похабничал я и скандалил
Для того, чтобы ярче гореть.

Дар поэта — ласкать и карябать,
Роковая на нем печать.
Розу белую с черною жабой
Я хотел на земле повенчать.

Пусть не сладились, пусть не сбылись
Эти помыслы розовых дней.
Но коль черти в душе гнездились -
Значит, ангелы жили в ней.

Вот за это веселие мути,
Отправляясь с ней в край иной,
Я хочу при последней минуте
Попросить тех, кто будет со мной,-

Чтоб за все за грехи мои тяжкие,
За неверие в благодать
Положили меня в русской рубашке
Под иконами умирать.


* * *
Не криви улыбку, руки теребя
Я люблю другую, только не тебя.

Ты сама ведь знаешь, знаешь хорошо -
Не тебя я вижу, не к тебе пришёл.

Проходил я мимо, сердцу все равно -
Просто захотелось заглянуть в окно.

[Сергей72]

Журавлик.

Г.Полонский

Это не вранье, не небылицы:
Видели другие, видел я,
Как в ручную глупую синицу
Превратить пытались журавля.

Чтоб ему не видеть синей дали
И не отрываться от земли,
Грубо журавля окольцевали
И в журнал отметку занесли.

Спрятали в шкафу, связали крылья
Белой птице счастья моего.
Чтоб она дышала теплой пылью
И не замечала ничего.

Но недаром птица в небе крепла -
Дураки остались в дураках.
Сломанная клетка, кучка пепла,
А журавлик снова в облаках.

[loric]

Пью из источника святого вдохновения,

Курлыча, в небе пролетают журавли,

Я поделюсь сегодня с вами настроением

И расскажу про чудеса родной земли.



Легенды древние земля на острове хранит,

Немало помнится историй и чудес.

Скиты, колокола – здесь все о Боге говорит,

Кристально-чистая вода и дивный лес.

От капища языческого бога до Христа,

Предания о житии святых славян.

Сокровище - величественной красоты места,

Святыня русской старины у россиян.

Строга, сурова природа острова Святого,

Молчание, молитва и терпение.

Гармония воды и переливы звона,

И неба голубого отражение.

Пройти по Валааму – прикоснуться к вечности -

Планета на воде в тиши пустынная,

Монахи молятся в скитах о человечности.

Склонясь перед иконами старинными.

Солнце улыбнулось сквозь аллейные деревья,

Воздух пряный в серебристом тоне света.

И предназначенье Острова – Богослуженье -

Молитвы от заката до рассвета!

[Елена52]

Вот и лето прошло,
Словно и не бывало.
На пригреве тепло,
Только этого мало.

Все, что сбыться могло,
Мне, как лист пятипалый,
Прямо в руки легло,
Только этого мало.

Понапрасну ни зло,
Ни добро не пропало,
Все горело светло,
Только этого мало.

Жизнь брала под крыло,
Берегла и спасала,
Мне и вправду везло,
Только этого мало.

Листьев не обожгло,
Веток не обломало...
День промыт, как стекло,
Только этого мало.

*
Снова я на чужом языке
Пересуды какие-то слышу,-
То ли это плоты на реке,
То ли падают листья на крышу.

То ли это она колобродит,
То ли злая живая душа
Разговоры с собою заводит,

То ли сам я к себе не привык...
Плыть бы мне до чужих понизовий,
Петь бы мне, как поет плотовщик,-
Побольней, потемней, победовей,

На плоту натянуть дождевик,
Петь бы, шапку надвинув на брови,
Как поет на реке плотовщик
О своей невозвратной любови.


*
В затонах
остывают пароходы,
Чернильные загустевают воды,
Свинцовая темнеет белизна,
И если впрямь земля болеет нами,
То стала выздоравливать она

Такие звезды плещут над снегами,
Такая наступила тишина,
И вот уже из ледяного плена
Едва звучит последняя сирена.

А. Тарковский

[Ginger]

Сомкнулась за спиной куницы поросль
и солнце покосилось на меня
поверх листвы. Я знаю, это сон, но все как настоящее. Исполнись,
прогулка, дозвучи. Редеет с двух сторон
осинник и за ним река ликует,
а в колее обрывками парчи валяется вода
и неба наверху лед (рыбы в нем видны).
Я знаю, это сон - и неба рыбы
и просека, и осень, и река
и ты, идущий справа, но пока
прогулкой притворяется движенье,
мы влюблены, а не лежим во льду,
в мертвецкой, кверху лицами, в ряду
с другими
жертвами крушенья.

Хельга Ольшванг

[Ginger]

Б.Рыжий

Над красивой рекой

Если жизнь нам дана для разлуки,
я хочу попрощаться с тобой
в этот вечер, под мрачные звуки
мутных волн, под осенней звездой.
Может, лучше не будет мгновенья
для прощанья, и жизнь пролетит
бесполезно, а дальше - забвенье
навсегда, где никто не простит.

Можно долго стоять на причале,
обнимая тебя, теребя
папироску. Как мало прощали
и любили меня и тебя.
Закурить и глядеть, как проходит
мимо нас по красивой реке
пароход. Я скажу - пароходик,
но без нас, налегке, налегке.

[Папа-моряк]

Самуил Яковлевич Маршак

Не так
Что ни делает дурак,
Всё он делает не так.
Начинает не сначала,
А кончает как попало.
С потолка он строит дом,
Носит воду решетом,
Солнце в поле ловит шапкой,
Тень со стен стирает тряпкой,
Дверь берёт с собою в лес,
Чтобы вор к нему не влез,
И на крышу за верёвку
Тянет бурую коровку,
Чтоб немножко попаслась
Там, где травка разрослась.

Что ни делает дурак,
Всё он делает не так.
И не вовремя он рад,
И печален невпопад.
На пути встречает свадьбу
Тут бы спеть и поплясать бы,
Он же слезы льёт рекой
И поёт заупокой.
Как схватили дурака,
Стали мять ему бока,
Били, били, колотили,
Чуть живого отпустили.
"Ишь ты, - думает дурак,
Видно, я попал впросак.
Из сочувствия к невесте
Я поплакал с нею вместе.
Ладно, в следующий раз
Я пущусь на свадьбе в пляс!"

Вот бредёт он по дороге,
А навстречу едут дроги.
Следом движется народ,
Словно очередь идёт.
Поглядел дурак на пеших.
"Ну-ка, думает, - утешь их,
Чтоб шагали веселей
За телегою своей!"
Сапожком дурак притопнул,
О ладонь ладонью хлопнул
Да как пустится плясать,
Ногу об ногу чесать!
Взяли люди дурака,
Стали мять ему бока,
Били, били, колотили,
Полумёртвым отпустили.
"Вишь ты, - думает дурак,
Я опять попал впросак.
Больше я плясать не стану
Да и плакать перестану.
Ладно, с завтрашнего дня
Не узнаете меня!"

И ведь верно, с той минуты
Стал ходить дурак надутый.
То и дело он, дурак,
Говорит другим: - Не так!
Он не плачет и не пляшет,
А на всё рукою машет.
Постороннему никак
Не узнать, что он дурак.
Дети буквы пишут в школе,
Да и спросят: - Хорошо ли?
Поглядит в тетрадь дурак,
Да и вымолвит: - Не так.
Шьют портнихи на машинке,
Шьют сапожники ботинки.
Смотрит издали дурак
И бормочет: - Всё не так!
И не так селёдок ловят,
И не так борщи готовят,
И не так мосты мостят,
И не так детей растят!
Видят люди, слышат люди,
Как дурак дела их судит,
И подумывают так:
"Что за умница дурак!"

[Ginger]

Вера Полозкова

Мантра

я какое-то время жду тишины, а затем объявляю свою монаршую
волю: "воины, знаю, вам это по плечу.
бог оставил меня
оставил меня за старшую
вам придется сделать, как я хочу"

вместо двух бутиков на большой никитской - "чертёжник" - там продают тетради и
нотные партитуры, "сластёна" - с теми же запахами внутри
аня больше не держит свой ум во аде и
нe выводит вдоль кисти бритвой "умри, умри"
рак становится излечим в терминальной стадии
игорь жив, и ему исполнилось двадцать три

автоматы за спинами у ребят становятся бас-гитарами
из каждой глубокой раны течёт шираз
и все сбитые кошки оказываются под фарами
просто тряпками, брошенными вдоль трасс
да, и мы с тобой просыпаемся завтра старыми
и в одной постели
на этот раз

[Ginger]

Андрей Вознесенский

ОБМЕН

Не до муз этим летом кромешным.
В доме – смерти, одна за другой.
Занимаюсь квартирообменом,
чтобы съехались мама с сестрой.

Как последняя песня поэта,
едут женщины на грузовой,
две жилицы в посмертное лето —
мать с сестрой.

Мать снимает пушинки от шали,
и пушинки
летят
с пальтеца,
чтоб дорогу по ним отыскали
тени бабушки и отца.

И, как эхо их нового адреса,
провожая заплаканный скарб,
вместо выехавшего августа
в наши судьбы въезжает сентябрь.

Не обменивайте квартиры!
Пощади, распорядок земной,
мою малую родину сирую —
мать с сестрой.

Обменяться бы – да поздновато! —
на удел,
как они, без вины виноватых
и без счастья счастливых людей.

1974

[Ginger]

Борис Рыжий

...Вдруг проснувшись в двенадцать утра
на скамейке, дрожа с перепою,
и летят по реке катера,
и летят облака над рекою —
на холодный гранит опершись,
поглядеть на себя беспристрастно;
всё проходит, особенно жизнь,
что особенно нынче прекрасна.
1997


«Как в жизни падал, как вставал,
как вовсе умирал для света»,
— он это в тридцать написал,
а в сорок кончилось всё это.
И тридцать лет сплошная тьма,
в конце которой смерть от тифа.
И ученик «Не дай с ума
сойти мне, Бог...» черкнёт брезгливо.
А через много-много лет
посредственный, но бесконечно
начитанный кивнёт поэт:
да, Батюшков! да-да, конечно!
1997

* * *
Прежде чем на тракторе разбиться,
застрелиться, утонуть в реке,
приходил лесник опохмелиться,
приносил мне вишни в кулаке.

С рюмкой спирта мама выходила,
менее красива, чем во сне.
Снова уходила, вишню мыла
и на блюдце приносила мне.

Патронташ повесив в коридоре,
привозил отец издалека
с камышами синие озёра,
белые в озёрах облака.

Потому что все меня любили,
дерева молчали до утра.
«Девочке медведя подарили» —
перед сном читала мне сестра.

Мальчику полнеба подарили,
сумрак елей, золото берёз.
На заре гагару подстрелили.
И лесник три вишенки принёс.

Было много утреннего света,
с крыши в руки падала вода,
это было осенью, а лето
я не вспоминаю никогда.
1999

[Ginger]

Андрей Вознесенский

ВАСИЛЬКИ ШАГАЛА

Лик ваш серебряный, как алебарда.
Жесты легки.
В вашей гостинице аляповатой
в банке спрессованы васильки.

Милый, вот что вы действительно любите!
С Витебска ими раним и любим.
Дикорастущие сорные тюбики
с дьявольски
выдавленным
голубым!

Сирый цветок из породы репейников,
но его синий не знает соперников.
Марка Шагала, загадка Шагала —
рупь у Савеловского вокзала!

Это росло у Бориса и Глеба,
в хохоте нэпа и чебурек.
Во поле хлеба — чуточку неба.
Небом единым жив человек.

Их витражей голубые зазубрины —
с чисто готической тягою вверх.
Поле любимо, но небо возлюблено.
Небом единым жив человек.

В небе коровы парят и ундины.
Зонтик раскройте, идя на проспект.
Родины разны, но небо едино.
Небом единым жив человек.

Как занесло васильковое семя
на Елисейские, на поля?
Как заплетали венок Вы на темя
Гранд Опера, Гранд Опера!

В век ширпотреба нет его, неба.
Доля художников хуже калек.
Давать им сребреники нелепо —
небом единым жив человек.

Ваши холсты из фашистского бреда
от изуверов свершали побег.
Свернуто в трубку запретное небо,
но только небом жив человек.

Не протрубили трубы господни
над катастрофою мировой —
в трубочку свернутые полотна
воют архангельскою трубой!

Кто целовал твое поле, Россия,
пока не выступят васильки?
Твои сорняки всемирно красивы,
хоть экспортируй их, сорняки.

С поезда выйдешь — как окликают!
По полю дрожь.
Поле пришпорено васильками,
как ни уходишь — все не уйдешь...

Выйдешь ли вечером — будто захварываешь,
во поле углические зрачки.
Ах, Марк Захарович, Марк Захарович,
все васильки, все васильки...

Не Иегова, не Иисусе,
ах, Марк Захарович, нарисуйте
непобедимо синий завет —
Небом Единым Жив Человек.

[Ginger]

Агнешка Осецкая
Окуджава Булат Шалвович
Вольный перевод.

Из сб. «Милости судьбы»
Москва, «Московский рабочий», 1993

* * *
Гаснут, гаснут костры. Спит картошка в золе.
Будет долгая ночь на холодной земле.
И холодное утро займётся,
и сюда уж никто не вернётся.
Без листвы и тепла как природа жалка!
Поредела толпа у пивного ларька.
Продавщица глядит сиротливо.
И не допито чёрное пиво.

Ах, пане, панове, ах, пане, панове,
ах, пане, панове, тепла нет ни на грош.
Что было, то сплыло. Что было, то сплыло.
Что было, то сплыло. Того уж не вернёшь.

Как теряют деревья остатки одежд!
Словно нет у деревьев на лето надежд.
Только я пока очень любима,
и любовь не прошла ещё мимо…
Но маячит уже карнавала конец,
лист осенний летит, как разлуки гонец,
и в природе всё как-то тревожно,
и мой милый глядит осторожно…

«До свиданья, мой милый, – скажу я ему, –
вот и лету конец. Всё одно к одному.
Я тебя слишком сильно любила,
потому про разлуку забыла».
Горьких слов от него услыхать не боюсь:
он воспитан на самый изысканный вкус.
Он щеки моей нежно коснётся,
но, конечно, уже не вернётся.